Осень Пражской весны

Осень Пражской весны.

22 июля 1968 года я был призван в Советскую армию. Через некоторое время меня направили в Южную группу войск. Учебный взвод, в котором я оказался, принадлежал полку, расквартированному в г.Текель, в 30-ти километрах от Будапешта.

20-го августа, вечером, все уже знали - завтра начнется война. В порядке подготовки к походу на Чехословакию, на всю боевую технику наносили крупные белые кресты и полосы, чтобы в случае столкновений отличить ее от точно такой же техники советского производства, состоящей на вооружении «вражеской» армии. Командиры наставляли своих солдат, ставили цели и задачи. Жены офицеров, жившие здесь же, в военном городке, плакали. Где-то духовой оркестр играл "Прощание славянки". ...

Учебный взвод в походе не участвовал, я остался в Текеле. В начале сентября меня перевели в другую часть, в Отдельный радиотехнический батальон, расквартированный в венгерском городе Сольнок. Батальон был тоже отправлен в Чехословакию. На "зимних квартирах" оставалась только сборная рота, обеспечивающая охрану объекта и имущества. Людей не хватало. Все время, с небольшими перерывами, проходило в нарядах. Было тяжело. Однако, после учебного взвода, где была непрерывная муштра и дедовщина, такая служба показалась "медом". Дедовщина в столовой, вызывавшая недоедание и даже голод, сделала свое дело - за первый месяц службы я похудел на 15 килограмм. Как это ни странно, именно это обстоятельство оказало влияние на мою дальнейшую историю.

Через неделю из Чехословакии приехал зампотех, майор (к сожалению, фамилию уже не помню). Я был приписан к его ведомству, к радиомастерской. Увидев меня, он поразился моей худобе и сказал, что возьмет меня с собой "на откорм" - в войсках, вошедших в Чехословакию, были повышенные нормы питания. На следующий день, рано утром, на медицинском "рафике" мы двинулись в путь. Нас было трое - водитель, майор и я. С собой взял то, что положено - ранец со стандартным набором и шинель. Мне выдали сухой паек, автомат АКМ и три рожка патронов. Всю дорогу смотрел в окно, за которым проплывали поля, и города чужой страны, Венгрии. Обратил внимание на то, что поля распаханы до самой дороги, распахан каждый клочек, свободных заброшенных земель не было. Много одиноких крестов, они стояли на пересечении дорог или просто на обочине.

Через некоторое время доехали до приграничного города Комарно. Майор куда-то надолго исчез, я все это время оставался в машине. Когда он вернулся, заглянул ко мне, в салон. Сказал, что сейчас мы пересекаем границу. Надо быть внимательным. Если будут какие-то неожиданности, слушать его команды. Рожок с патронами пристегнуть к автомату.

Границей между двумя странами была река. Мы остановились около венгерского пропускного пункта и почти сразу направились по мосту на другой берег. Чехословацкий пропускной пункт проехали без остановки. За мостом был словацкий город Комаров. Здесь, как и во всех других населенных пунктах, которые мы проезжали, нас встречали крупные надписи, в основном, на русском языке. Они были нанесены на крыши, на заборы, были просто плакаты. Содержание варьировалось не сильно. Основные темы - "Русские, убирайтесь домой", "Оккупанты", "Позор!", "1938 - Гитлер, 1968 - Брежнев, Косыгин", "Русский солдат, что ты скажешь своей матери?", "Брежнев сошел с ума", "Дубчек, Черник, Свобода" (Дубчек - первый секретарь КПЧ, Черник - председатель правительства, Людвиг Свобода - президент), "Идите домой, Дубчек наш "…

Я действительно чувствовал себя оккупантом, мне было стыдно за свою страну. Рядом со мной лежал автомат, и я думал о том, что буду делать, если возникнет какая-то ситуация. И вдруг понимаю, что буду стрелять. Стрелять в того, кто будет угрожать моей жизни, и что это неизбежно. Я не принадлежу себе - с тех пор, как мне пришлось надеть эту военную форму. Я не принадлежал себе в учебном взводе. Не принадлежал потом, выполняя наряды. И сейчас, передвигаясь по Чехословакии с начиненным боевыми патронами автоматом, я тем более не принадлежу себе. Я буду стрелять, потому что сейчас я инструмент государства, забросившего меня сюда. По-человечески, я буду стрелять потому, что мне будет страшно. Я буду стрелять, несмотря на то, что с симпатией отношусь к Пражским реформам. Я себе не принадлежу, меня здесь нет, мое "Я" где-то в стороне от всего этого. Здесь от него остался один только животный инстинкт самосохранения. Сопротивление бесполезно, и даже глупо - сила не на стороне реформаторов... С такими мыслями я ехал один в салоне военного рафика по территории оккупированной Чехословакии.

... Конечно, мне трудно "дословно" передать все мысли, которые крутились тогда в моей голове. Могу только подтвердить, что они были и подтвердить их направление и темы. Я написал "сопротивление глупо". Сейчас, много лет спустя, мне могут возразить - несколько человек с самодельными плакатами в Москве, осуждающие вторжение - это тоже глупо? Я отвечу, что здесь другая ситуация. Эти люди создали прецедент. Сопротивляться и отбиваться, когда их сажали в ПМГ, было бы глупо. Чехословакия уже создала прецедент. Упорствовать, сопротивляться, вести партизанскую войну с СССР было бы неправильно. «Пражская весна» не канула в лету. Через десять лет была Польша, а через 20 и сам Советский союз рухнул от тяжести собственных проблем. Конечно, я тоже мог бы создать прецедент и громко заявить тогда о своих симпатиях и антипатиях. Но, извините, я не герой. Героев не так много, иначе это не было бы так почетно...

Я смотрел на Чехословакию. Сразу, как только мы переехали границу и оказались в словацкой части города, я увидел, что по сравнению с нищей Венгрией, это богатая страна. Об этом говорило убранство домов, улиц, одежда прохожих. На дорогах много автомобилей. Шкоды, Татры, Москвичи, Волги, иномарки. Дороги прекрасные, но во многих местах они были изранены гусеницами прошедших танков.

Ночью, без происшествий, добрались до города Брно. На аэродроме около этого города располагался наш батальон. На ночлег мне выделили место в Кунге.

Утром познакомился со своими будущими сослуживцами. Настроение у вех было благодушное. В армии "молодой" - это проклятие. За прошедшие полтора месяца я вкусил это сполна. Здесь я был самый молодой, моложе не бывает. К моему удивлению, меня здесь приняли как человека. Никто меня не оскорблял и не принижал. Со мной нормально разговаривали солдаты из "других сословий". Что-то спрашивали, рассказывали, дружески советовали. Я уже не думал, что в армии такое возможно.

Служба на этой "войне" была совершенно праздная. Мы ничего не делали - только то, что необходимо для поддержания жизни - уборка и охрана. Войска были в ожидании - чем закончится политический процесс. Нам было приказано - с автоматом и патронами не расставаться никогда. С автоматом обедали, ходили в туалет, спали. В отличие от других подразделений, которые жили в палатках, взвод радиомастерской располагался в Кунге. Это было особое положение - у нас был радиоприемник, мы легко могли прогреть свое помещение. Однако через неделю особое положение закончилось - наш майор сошелся с женщиной из обслуживающего персонала. В результате, нам пришлось покинуть Кунг и переселится в палатку. Но это была мелочь, не омрачившая сильно нашу тогдашнюю жизнь. Норма питания действительно была велика, даже больше, чем нужно. Я быстро стал набирать вес. Служить бы так все два года!

Мы знали, что стоим на аэродроме. Это было совершенно не очевидно, взлетную полосу и какие-либо сооружения я не видел. Вокруг было поле, до самого горизонта во все стороны заполненное войсками. Время шло, но ничего не происходило. Иногда нас предупреждали - ночью возможны провокации. Но ночи тоже проходили спокойно. Достаточно регулярно бывали построения, на которых зачитывали приказы, издаваемые после каких-нибудь происшествий. Их содержание уже не помню. Помню, было что-то по поводу мародерства. Некие солдаты залезли в сад за фруктами. Вероятно, "из любви к искусству", поскольку такой необходимости при нашем питании не было никакой.

Место у нас было спокойное, без каких-то эксцессов, о которых мы тогда были наслышаны достаточно. Говорили, что в отличие от Советских войск, войска наших союзников по Варшавскому договору, вошедшие вместе с нами вели себя безобразно - слишком много стреляли, часто без достаточного повода. Не знаю, насколько правдивы были все эти рассказы. Из достоверных - рассказ водителя. Пермяк, по фамилии Осика - активный, никак не тихий и не трусливый. Куда-то ехал, были вдвоем, он и лейтенант. Как назло, в каком-то небольшом чешском городе спустило колесо. Остановился, надо менять. Пока он этим занимался, стали подходить люди. Их становилось все больше, и вот, толпа уже окружила машину. Что-то эмоционально говорят по-своему, кричат, жестикулируют. Лейтенант пытается им что-то говорить по-русски - "Мы пришли, чтобы вам помочь..." . Его не слушают, это только возбуждает толпу. Все это время водитель меняет колесо. "Я чувствую, что у меня трясутся руки, и ничего не могу с этим поделать, мне страшно, мне никак не попасть в ступицу" - рассказывал он. Колесо кое-как поставил, погрузились в кабину, потихоньку поехали. Толпа все-таки расступилась, пропустила. Он чувствовал, что если бы все это продолжалось дольше, их растерзали бы, такая была ненависть у этих людей. Здесь же кто-то рассказал подобный случай с воинами из ГДР. Первое, что сделали немцы, когда остановились - один из двух попутчиков занял оборону с автоматом наперевес. При малейшей попытке кого-нибудь приблизиться, начиналась стрельба, и никаких таких проблем не было. Нам же внушали - устно и в виде разнообразных печатных материалов, что мы сюда не пришли воевать. Мы пришли, чтобы помочь нашим друзьям, бедным заблудшим овечкам, сбившимся с пути, вернуться на правильную дорогу к всеобщему счастью. Возможно, у наших союзников были другие мотивы и, соответственно, другие установки.

В то время я еще не принял присягу. Был небольшой переполох, когда об этом случайно узнали. Формально, мне не должны были давать оружие, поскольку я не расписался в том, как его буду использовать. Вопрос решили быстро. Привели к палатке, в котором располагался штаб, я вслух прочитал текст "торжественного обещания", где несколько раз повторялось слово "клянусь", расписался и стал полноценным солдатом Советской армии.

Однажды к нашим командирам пришли местные крестьяне. Созрели какие-то овощи на полях, к которым вплотную примыкали войска. Спрашивают разрешения - можно ли убирать. Страшно, кругом солдаты с оружием. Командиры сказали, что можно, и мы вам поможем. Бросили клич, я откликнулся и вместе с десятком других солдат пошел убирать какой-то турнепс. Дело было политическое, мы должны демонстрировать "добрую волю". По этому поводу приказали оставить автомат "дома", взять только штык-нож, который крепился на поясе.

Крестьяне были настроены добродушно и всячески старались подчеркнуть свою лояльность, что "они здесь не причем", это в столице какие-то идиоты заварили всю эту кашу, а они должны ее расхлебывать. Говорили по-своему, вставляя русские слова, какие знали. Но большой проблемы с пониманием не было, среди нас были украинцы, язык которых был близок к языку наших собеседников. Один мужчина говорил, что его дочь переписывается с девочкой из Советского Союза. Показывал письмо, которое пришло совсем недавно, давал читать. Письмо оказалось в моих руках, пробежался по тексту. - Господи, какая дурь, мне опять стало стыдно за советскую сторону. В письме была просьба. Наша девочка слышала о том, что в Чехословакии можно купить (или достать) шариковую ручку. Основная тема письма - пожалуйста, достаньте и перешлите, у нас этого нет, это очень экзотично.

Полевые условия – полевая кухня, полевое жилье (спали в шинелях), полевая баня… Баня представляла собой большую палатку, в которой свободно могли совершить "помывку" несколько человек. Была горячая вода, много горячей воды. В октябрьскую осень там было тепло, даже жарко.

Осень надвигалась. В середине октября стало совсем холодно. Мы стали делать из своей палатки землянку. Кто-то знал, как это делается. Углубились сантиметров на 60, стало действительно теплее. Вскоре мы узнали о том, что договор между ЧССР и Советским Союзом подписан. Сейчас решается вопрос о том, какие войска останутся в Чехословакии, а какие будут выведены. Мы еще не знали, в какую группу попадет наш батальон.

Наконец, в начале ноября войска начали выводить. Мы возвращались в Венгрию. Собрали все нужное в Кунг, ненужное закопали и большой колонной двинулись на юг. «Чешско-словэнская» кампания закончилась.

13.08.2009

Ханов Олег Алексеевич

продолжение >>