Главная страница

Прошло пятьсот лет с тех пор, как Поликлет отлил из бронзы своего <Дорифора>. Давно со­шли с исторической сцены эллинские города-го­сударства с их демократическим устройством. Греция наряду с другими землями, лежащими по берегам Средиземного моря, подпала под власть Римского государства, превратившегося в огромную империю.
Нет теперь и гармонически ясного искусства классической поры, идеальным выражением ко­торого был <Дорифор>, свободный юноша воин. Но его образ пленял воображение римских любителей искусства. Недаром так часто заказывали римские меценаты копии с прославленных греческих оригиналов. (Кстати, и само слово <меценат> происходит от имени покровителя искусств времен императора Августа - Мецената.) Само же римское искусство непохоже на классическое искусство эллинов, хотя оно многим обязано последнему как в архитектуре, так и в скульптуре и живописи: уроки классики были усвоены римскими мастерами, но при этом решительно переработаны и использованы совсем в других целях.
По-прежнему в Риме, как некогда в Греции, ставят памятники - статуи и бюсты чем-либо прославившимся людям. Но если в Греции скульптуры воздвигались в честь победителей в Олимпийских играх, доблестных граждан полиса, мудрецов, в Риме увековечивают властителей, как бы возвращаясь к традициям Древнего Востока. В завоеванных городах водружаются монументы императорам, которым все чаще начинают воздавать божеские почести.
Но характерно: лица императоров передаются художником с очень ярким портретным сходством. Не идеальный облик совершенного человека, но данное, неповторимо-конкретное лицо хочет запечатлеть римский скульптор. Иногда приходится поражаться, с какой беспощадной зоркостью схватывает мастер далеко не всегда пригожие черты римских цезарей. Перед нами портрет императора Вителлия, выскочки, воспользовавшегося междоусобной смутой, чтобы захватить власть, которой, впрочем, ему пришлось пользоваться всего несколько месяцев.
Неизвестный нам по имени, но весьма незаурядный скульптор создал чрезвычайно яркий и выразительный образ. Массивная голова покоится на толстой <бычьей> шее; маленькие глаза подозрительно смотрят из-под нависших бровей; плотно сжатые губы сложились в упрямой и надменной складке; уши плотно прижаты к черепу, подчеркивая тяжеловесную грузность мясистого, обрюзгшего лица с тройным подбородком. Изображение отмечено редкой даже в римском портрете живостью: голова решительно повернута влево; это движение усилено взором глаз, зрачки которых скошены еще левее. Свободно лежат пряди вьющихся волос; сочно, энергичными объемами вылеплено тяжеловесное лицо Вителлия. На первый взгляд может показаться, чтоперед нами добродушный любитель пожить в свое удовольствие: в мягких, будто литых, формах щек, подбородка, шеи ощущается ленивая медлительность. Но художник умеет передать характер далеко  не  однозначно.  Толстая шея прочно несет голову, в свою очередь покоясь на смело поднятых плечах. Римские скульпторы часто так срезали основание бюста, что оно расширялось снизу вверх, как бы выталкивая из себя выразительную голову. В     противоположность    обрюзгшим щекам виски,  лоб, брови переданы четко, энергично. Зорко смотрят затененные надбровными дугами глаза. Кажется, что скульптор нарочно подчеркнул контраст между верхней и нижней частями лица, тем передав сложный характер этого грубого воина, привыкшего командовать легионами, обжоры и пьяницы, в кутежах потерявшего все, даже самую жизнь. Умный и суровый в оценках римский историк Тацит так писал о Вителлин: <Он отличался отвратительной, ненасытной страстью к еде. Дороги, ведшие от обоих морей, дрожали под грохотом повозок, доставлявших из Рима и Италии все, что могло еще возбудить его аппетит. В городах устраивались пиры, своим великолепием разорявшие магистратов и истощавшие городские запасы продовольствия. Солдаты отвыкали от труда и воинской доблести, ибо все больше погружались разврат и проникались презрением к своему вождю>. А другой римский историк, Светоний, добавляет к этому: <Не зная в чревоугодии меры, не знал он в нем ни поры, ни приличия - даже при жертвоприношении, даже в дороге не мог он удерживаться: тут же, у алтаря, хватал он и поедал чуть ли не из огня куски мяса и лепешек>.
В портрете с большой откровенностью показан облик этого сибарита и обжоры. Но художник далек от обличения своего <героя>. Он им в каком-то отношении даже любуется, любуется своеобразием характера, незаурядностью личности. Римские портретисты любили сильные натуры. В облике Вителлия есть что-то даже, если угодно, <героическое>.
В отличие от писателей Древнего Рима, умевших обличать, художники не знали критического или даже аналитического отношения к своей модели. Вителлий увиден на редкость цельно: мастер разом охватывает портретируемого

своим взглядом, не вдаваясь в мелочи, что придает бюсту, чуть превышающему натуральный размер, монументальность и даже величие. Недаром когда через полторы тысячи лет художники некого Возрождения работали над созданием героического и вместе с тем неповторимо индивидуального образа человека, они с увлечением обратились к опыту римских портретистов.
Римский скульптурный портрет, открывший красоту яркого человеческого характера, остался едва ли не самым важным вкладом Древнего Рима в художественную культуру человечества.